Man and Wife, или Муж и жена - Страница 66

Мы спустились с холма и подошли к дому в тот момент, когда пассажиры такси вышли из машины, остановившейся рядом с моим автомобилем. Блант огляделся вокруг, обозрев все это дикое великолепие с кислым выражением на помятом лице. Он выглядел взмокшим, как будто все еще не оправился от своего запойного и бурного прошлого. Он был не один. С ним приехала молодая женщина. Фотограф.

Сначала я не мог разглядеть ее лица, потому что она вместе с шофером доставала свои сумки с фотопринадлежностями и треногой из багажника такси. Потом она выпрямилась, отбросила назад водопад черных волос и оглядела пейзаж. И я ее увидел.

Казуми.

Мы вошли в дом. Блант пожал Эймону руку с таким дружелюбием, будто не он использовал артиста в течение последних двух лет как боксерскую грушу.

Мы с Казуми уставились друг на друга. Потом она кивнула в сторону Атлантического океана:

— Посмотрите.

Далеко в море начинался шторм. В сторону берега двигались огромные черные тучи. Но они были так далеко, что все это походило на сон.

— А-а, это еще далеко, — отмахнулся Эймон. Его местный акцент всегда усиливался, как только он уезжал из района Сохо. — Мы тут не бежим сразу под навес сломя голову. Сначала мы немножко отдохнем, а потом, конечно, бежим.

Но Казуми уже отошла в сторону и забиралась на камни, с фотоаппаратом, висящем на шее. Мы смотрели, как она, присев на корточки на одном из валунов, стала делать снимки приближающегося шторма.

— Милая маленькая Казуми, — произнес Эвелин Блант. — Сегодня вечером я остаюсь здесь.

* * *

Только когда Эймону пришлось скрываться в туалете от толпы английских туристов в футболках с эмблемой «Манчестер Юнайтед», а Эвелин Блант взобрался на стол, чтобы показать, как надо исполнять какой-то танец, мы с Казуми остались вдвоем.

— Значит, с работой в Лондоне ничего не вышло? — старался я перекричать вдохновенное исполнение местным оркестром мелодии песни Ван Моррисона «Ушла навсегда».

Она легонько похлопала ладонями по своим ушам. Мне нравилось, как они у нее немного оттопыривались. Мне очень даже это нравилось.

— Ничего не слышу, — сказала она, отпивая из стакана пиво.

— Вы свободный художник? Раньше ведь работали для «Трампет»?

Она улыбнулась, покачала головой и опять дотронулась до своих чуть оттопыренных ушей. Действительно, шум здесь стоял ужасный. И я понял, что могу говорить ей все, что захочу.

— Я сказал, что очень рад видеть вас. Вы выглядите великолепно. Я думаю, что вы чудесная. Я так рад, что вы вошли в мою жизнь. Мне кажется, что я схожу с ума.

Она вежливо улыбалась.

Смеющийся турист-немец в футболке с эмблемой «Глазго Келтик» врезался в наш стол. Он хлопал в ладоши и топал ногами, в то время как Блант отплясывал джигу, плотно прижав к бокам руки, как будто они были привязаны.

— Эти сумасшедшие ирландцы. — хохотал немец. — Они всегда так веселятся, да?

— Он живет в Лондоне, — пояснил я.

— Сумасшедшие, сумасшедшие ирландцы!

Раздался гром аплодисментов, когда оркестранты, похожие на потрепанных хиппи, напоминавших массовку из фильма «Храброе сердце», вломили «Один ирландский бродяга» Ван Моррисона.

Блант удвоил темп.

Прибыла автобусная группа туристов из Италии, и паб наполнился людьми так, что негде было повернуться. Все стали заказывать пиво рыжеволосому студенту, стоявшему за стойкой бара.

Блант ударился ногой о большую стеклянную пепельницу и теперь подпрыгивал на одной ноге и морщился от боли. Туристы возбужденно аплодировали, принимая его прыжки за фигуру танца.

Немец важно кивнул и со знанием дела произнес:

— Музыка для ирландцев очень важна. «Бумтаун Рэтс». «Тин Лиззи». «Ю-ту». Это у них в душе. — И он вскарабкался на стол к Бланту.

Тут появился Эймон, посмотрел на Бланта и немца и покачал головой:

— Вот что может случиться, если они слишком часто будут смотреть «Титаник».

На стол поставили поднос с пивом. Блант, пытаясь переплясать немца (который, кстати, не делал ничего особенного: размахивал руками, стоя на одном месте), решил показать сложный элемент «Властелин танца», перепрыгнув через кружки с пивом. И тут он свалился со стола, предварительно шлепнувшись лицом в тарелку австралийского туриста, на которой лежал бутерброд с сыром и помидорами.

Эймон отпил из стакана воды и улыбнулся Казуми. У меня испортилось настроение. Я надеялся, что Эймон не собирается переспать с ней. Наркотики в его жизни заменили девушек. Но теперь с наркотиками было покончено.

Но тут оркестр заиграл «Кареглазую девушку», и все повскакали со своих мест. Симпатичный молодой итальянец подошел к Казуми и спросил, не хочет ли она потанцевать. Вдруг между ними возник Эвелин Блант со свирепым лицом и куском помидора, свисавшего с его брови.

— Этот танец она уже обещала мне, приятель.

* * *

В конце концов, нас выставили вон.

Посетители могли бы гулять до рассвета, но молодому рыжеволосому студенту надо было утром рано вставать, чтобы ехать в колледж на занятия по информационной технологии.

Поэтому мы вчетвером пошли назад к дому по изрытой дороге, и единственным освещением был свет мерцающих над нашими головами звезд, а единственным шумом — рокот морских волн.

И еще звуки, доносившиеся с автостоянки у паба: туристов выворачивало наизнанку.

* * *

Заснуть в этом фермерском доме, стоящем в бухте, было не так-то просто.

С Атлантического океана налетал ветер, и потревоженные им старинные балки дома скрипели и стонали, как доски корабля, попавшего в сильный шторм. К тому же было ужасно холодно. Под пижаму от Маркса и Спенсера я надел старую футболку с надписью «Фиш по пятницам», на ноги — термоноски, но все равно трясся от холода под тоненьким одеялом, которое использовали здесь в летний период.