Man and Wife, или Муж и жена - Страница 61

К тому времени, когда мы добрались до школы, Пэту стало совсем плохо.

— Я тебя предупреждал, чтобы ты не ел третью добавку этого кальмара, — вздохнул я.

Спектакль уже начался. Зал был забит довольными возбужденными родителями, которые щелкали фотоаппаратами и снимали на кинокамеры праздник многонациональных культур под названием «Яйцо». И какое отношение к Пасхе имело это представление? Почти никакого.

Дети, одетые в костюмы разных национальностей, представляли все религии мира. Они собрались в импровизированном хлеву, где только что якобы родился голубь мира, сделанный из папье-маше. На сцене стоял маленький мальчик, закутанный в белую простыню с черным беретом на голове, очевидно, изображая японского синтоистского священника. Рядом стояла девочка в оранжевом пляжном полотенце и в розовой купальной шапочке (шапочка означала голову, обритую наголо), вероятно, изображая буддийского монаха. Другой ребенок, пол которого определить было невозможно, был наряжен в бороду из ваты и сандалии на босу ногу, играя представителя либо ислама, либо иудаизма, а может, и того и другого одновременно.

И, наконец, Пегги. На нее накинули старое легкое одеяло, из-под которого торчали ее руки и ноги, а голову покрывал шелковый платок. Похоже, она изображала Деву Марию.

Я увидел Сил. Она расположилась в середине ряда, а возле нее пустовали два места. Я схватил Пэта за руку, и мы начали понемногу пробираться вперед. Родители с цифровыми камерами вскрикивали от боли, когда мы наступали им на ноги, а потом осуждаюше качали головами.

— Простите, простите, — шептал я, а Пэт стонал и охал, держась за живот.

На сцене спектакль достиг кульминационной сцены.

— Что-это-за-странное-создание? — вопрошал священник-синтоист.

— Откуда-оно-взялось? — поддакивал буддийский монах.

— Что-оно-значит-для-людей-всего-мира? — задал вопрос ребенок с ватной бородой.

— Где вас черти носили? — потребовала от нас отчета моя жена.

— Ш-ш-ш, — прошипел один из родителей с фотоаппаратом.

— Извини, я никак не мог увести его от Гленна.

— От Гленна? Этого отвратительного старого панка?!

— А потом мы застряли в ресторане-тепеньяки.

— Ш-ш-ш!

Мы стали смотреть на сцену.

Сид прошептала, почти не разжимая губ:

— Ты ведь знал, что это очень важный вечер для Пегги. Ты знал.

— Пожалуйста, перестаньте разговаривать!!! — взмолилась какая-то старушка прямо позади нас.

Пэт наклонился вперед, открыл рот, и его начало тошнить.

На сцене все смотрели на Пегги. Буддийский монах в оранжевом пляжном полотенце и купальной шапочке, священник-синтоист в белой простыне и черном берете, старик с ватной бородой в сандалиях. Все ждали, когда Пегги произнесет свои слова.

— Что-оно-значит-для-людей-всего-мира? — повторил свой вопрос старик.

— Ты такой эгоист, — проговорила Сид, даже не стараясь приглушить голос. — Ты заботишься только о своем сыне. Все остальные тебе безразличны.

— Будьте добры!!! — попросила старушка. Сид обернулась к ней:

— Смените пластинку, бабуля!

Пегги стояла и смотрела в зал, как будто ожидая подсказки. Ее рот открылся, но оттуда ничего не прозвучало. В отличие от Пэта, который выбрал этот удачный момент: его вывернуло прямо мне на колени.

Сбоку прозвучал мягкий голос учительницы:

— Эта птица означает, что все должны жить в мире и…

— И-любить-друг-друга, — пробормотали актеры на сцене, окружая своего картонного голубя. Все, кроме Пегги, которая умоляюще смотрела на свою маму.

Пока я вытирал свои брюки и Пэта бумажными салфетками, Пегги подошла к краю сцены. Платок на ее голове развязался. Я окликнул ее, предостерегая, но было поздно.

Она подняла руку, чтобы защитить глаза от света прожекторов, и упала прямо вниз со сцены. Зрители ахнули.

— Этого я тебе никогда не прощу, — сказала Сид.

* * *

Никто серьезно не пострадал. Падение Пегги смягчила группа малышей, сидевших скрестив ноги в первом ряду. После того как Пэта стошнило кальмаром-тепеньяки, ему сразу стало лучше. Довольные родители и бабушки с дедушками радостно попили чаю с печеньем и возбужденно обсудили спектакль. Но мы с Сид не стали оставаться после представления.

Как только Пэта немного почистили, а у Пегги высохли слезы, мы принесли свои извинения малышам, их родителям и учителям и отправились на стоянку машин. Моя жена и я тащили за собой своих детей.

— Тебе просто безразлично, да? — злилась Сид. — Если это не касается тебя или Пэта, то тебе на все наплевать!

— Это не так.

— Это кальмар виноват, — вставил Пэт, подобно безнадежному пьянчужке, который во всем винит некачественную выпивку.

— Давайте просто поедем домой, — предложил я, хотя от одной мысли о том, что мне придется провести еще одну ночь с моей смешанной семьей, меня охватило отчаяние.

— Ничего бы не случилось, если бы ты был здесь, — сказала Сид, ее глаза были мокрыми от слез. — Если бы ты хоть немного думал о нас, ты был бы здесь.

— Гарри? — прозвучал тихий голосок сбоку.

— Да, Пегги?

Я нагнулся к ней.

Она прошептала мне прямо в ухо:

— Я ненавижу тебя. Да пошел бы ты…

Пожилая женщина с фотоаппаратом на шее улыбнулась нам.

— Что за замечательная семейка, — сказала она.

19

Мы лежали в темноте, не соприкасаясь, ожидая, когда придет сон, но ничего не получалось.

— Ты портишь его, — сказала Сид. Она произнесла это не язвительно, а почти что нежно. — Если бы ты не избаловал его так, то всего этого бы не случилось.